Стихотворения Солоухина Владимира
«За годы жизни Господь судил Владимиру Алексеевичу многое сделать и пережить. Однако во всех жизненных обстоятельствах он всегда являл пример принципиальности, честности и верности своему призванию. Он прошел долгий, насыщенный многими событиями и испытаниями творческий путь. Сегодня В.А.Солоухина знают как выдающегося писателя современности, внесшего свой весомый вклад в сокровищницу мировой культуры. Создание высокохудожественных литературных произведений, многочисленные выступления в российской и зарубежной печати, участие во многих общественно значимых акциях, труды по воссозданию Храма Христа Спасителя — нее эти и другие дела Владимир Алексеевич с успехом осуществлял на протяжении всей своей жизни. И, видимо, промыслительно, что его отпевание было совершено в воссозданной всероссийской святыне. Своим подвижническим служением искусству, мудрым словом и добрым делом он, посредством данного от Бога таланта, убедительно свидетельствовал о любви к России, приверженности высоким христианским идеалам и вере в великую духовную силу нашего народа. Посему Владимир Алексеевич снискал заслуженный авторитет и признание, а его вдохновенное творчество неизменно привлекало и привлекает к себе внимание культурной общественности.
Господь да упокоит душу его в селениях Небесных и да сотворит ему вечную память».
+Алексий, Патриарх Московский и всея Руси
Давным-давно
Давным-давно известно людям,
Что при разрыве двух людей
Сильнее тот, кто меньше любит,
Кто больше любит, тот слабей.
Но я могу сказать иначе,
Пройдя сквозь ужас этих дней:
Кто больше любит, тот богаче,
Кто меньше любит, тот бедней.
Средь ночи злой, средь ночи длинной
Вдруг возникает крик в крови:
О, Боже, смилуйся над милой,
Пошли ей капельку любви!
Иванушки
Старик орает. Ткет холсты старуха,
Румяна дочка. Полон сундучок.
А на печи, держа в руках краюху,
Иванушка — простите — дурачок.
В тонах доброжелательных и красках,
Русоволосы, мыслями легки,
На всех печах, во всех народных сказках
Иванушки — простите — дурачки.
На теплых кирпичах, объяты ленью,
Считая мух, они проводят дни.
Зато потом — по щучьему веленью -
Все моментально делают они.
Драконов страшных тотчас побеждают
И, огненные головы рубя,
Невинных из темниц освобождают,
Берут царевен замуж за себя.
Забыв о печках, мамках и салазках,
На Сивках-Бурках мчат во все концы.
Как хорошо: во всех народных сказках
Иванушки выходят — молодцы.
Ан нет, и впрямь: и царство все проспали,
И отдали в разор красу земли…
Царевен в сказках доблестно спасали,
А подлинных царевен не спасли.
Настала очередь моя
Когда Россию захватили
И на растленье обрекли,
Не все России изменили,
Не все в предатели пошли.
И забивались тюрьмы теми,
В ком были живы долг и честь.
Их поглощали мрак и темень,
Им ни числа, ни меры несть.
Стреляли гордых, добрых, честных,
Чтоб, захватив, упрочить власть.
В глухих подвалах повсеместно
Кровища русская лилась.
Все для захватчиков годилось -
Вранье газет, обман, подлог.
Когда бы раньше я родился,
И я б тогда погибнуть мог.
Когда, вселяя тень надежды,
Наперевес неся штыки,
В почти сияющих одеждах
Шли Белой Гвардии полки,
А пулеметы их косили,
И кровь хлестала, как вода,
Я мог погибнуть за Россию,
Но не было меня тогда.
Когда (ах, просто как и мудро),
И день и ночь, и ночь и день
Крестьян везли в тайгу и тундру
Из всех российских деревень,
От всех черемух, лип и кленов,
От речек, льющихся светло,
Чтобы пятнадцать миллионов
Крестьян российских полегло,
Когда, чтоб кость народу кинуть,
Назвали это «перегиб»,
Я — русский мальчик — мог погибнуть,
И лишь случайно не погиб.
Я тот, кто, как ни странно, вышел
Почти сухим из кутерьмы,
Кто уцелел, остался, выжил
Без лагерей и без тюрьмы.
Что ж, вспоминать ли нам под вечер,
В передзакатный этот час,
Как, души русские калеча,
Подонков делали из нас?
Иль противостоя железу,
И мраку противостоя,
Осознавать светло и трезво:
Приходит очередь моя.
Как волку, вырваться из круга,
Ни чувств, ни мыслей не тая.
Прости меня, моя подруга,
Настала очередь моя.
Я поднимаюсь, как на бруствер,
Но фоне трусов и хамья.
Не надо слез, не надо грусти -
Сегодня очередь моя!
Друзьям
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья…
Могилы, могилы, могилы -
Их сосчитать нельзя.
Стреляли людей в затылок,
Косил людей пулемет.
Безвестные эти могилы
Никто теперь не найдет.
Земля их надежно скрыла
Под ровной волной травы.
В сущности — не могилы,
А просто ямы и рвы.
Людей убивали тайно
И зарывали во тьме,
В Ярославле, в Тамбове, в Полтаве,
В Астрахани, в Костроме.
И в Петрограде, конечно,
Ну и, конечно, в Москве.
Потоки их бесконечны
С пулями в голове.
Всех орденов кавалеры,
Священники, лекаря.
Земцы и землемеры,
И просто учителя.
Под какими истлели росами
Не дожившие до утра
И гимназистки с косами,
И мальчики-юнкера?
Каких потеряла, не ведаем,
В мальчиках тех страна
Пушкиных и Грибоедовых,
Героев Бородина.
Россия — могила братская,
Рядами, по одному,
В Казани, в Саратове, в Брянске,
В Киеве и в Крыму…
Куда бы судьба ни носила,
Наступишь на мертвеца.
Россия — одна могила
Без края и без конца.
В черную свалены яму
Сокровища всех времен:
И златоглавые храмы,
И колокольный звон.
Усадьбы, пруды и парки,
Аллеи в свете зари,
И триумфальные арки,
И белые монастыри.
В уютных мельницах реки,
И ветряков крыло.
Старинные библиотеки
И старое серебро.
Грив лошадиных космы,
Ярмарок пестрота,
Праздники и сенокосы,
Милость и доброта.
Трезвая скромность буден,
Яркость весенних слов.
Шаляпин, Рахманинов, Бунин,
Есенин, Блок, Гумилев.
Славных преданий древних
Внятные голоса.
Российские наши деревни,
Воды, кедра, леса.
Россия — одна могила,
Россия — под глыбью тьмы…
И все же она не погибла,
Пока еще живы мы.
Держитесь, копите силы,
Нам уходить нельзя.
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья.
Северные березы
Хорошо вам, красивые, белые сестры,
Белоствольными рощами тихо стоять,
Не под северным ветром, как лезвие, острым,
Не от северных жгучих морозов стонать.
Хорошо вам, прямые и стройные станом,
И легко зеленеть, и легко золотеть.
Ваши кроны подобны зеленым фонтанам,
Словно женские волосы, каждая ветвь.
Ваши корни блаженствуют в мягком суглинке,
Под зеленым покровом цветущей травы.
Среди ржи вы красуетесь, как на картинке,
И бессмертных стихов удостоены вы.
Только как сохранить эти пышные верви,
И стволов прямизну, и приветливый вид,
Если ветви стрижет обжигающий ветер,
Если корни скользят о холодный гранит.
Где роскошного летнего полдня сиянье
Или теплых и тихих ночей благодать?
Наша жизнь — это только противостоянье
И одна невеликая цель — устоять.
Валуны, плывуны, непогожее лето,
И зазимок опять, и мороз недалек.
И тепла, и добра, и вселенского света
Нам отпущен жестокий и скудный паек.
Просветленные дни, словно птицы — пролетом,
Промелькнули, и нет от зимы до зимы.
Мы суровой природы раздавлены гнетом,
Где бы просто расти, извиваемся мы.
О стволах, как свечах, не мечтаем подавно,
О какой же метать прямизне и красе:
Все в буграх и узлах, в черных все бородавках,
Перекручены все, переверчены все.
Утешаться ли нам? Говорят, древесина,
Если мы попадем под пилу и топор,
Древесина у нас уникально красива,
За узором — узор, за узором — узор.
Тот оттенок ее, золотист или розов,
Полировки ее драгоценная гладь:
Вот во что отложились вера и морозы,
Как страданья поэта ложатся в тетрадь.
Все, что было жестокостью, стойкостью, болью,
Золотыми словами сверкает с листа.
Утешаться ли нам, что суровая доля
По конечному счету и есть красота?
Колодец
Колодец вырыт был давно.
Все камнем выложено дно,
А по бокам, пахуч и груб,
Сработан плотником был сруб.
Он сажен на семь в глубину
И уже виделся ко дну.
А там, у дна, вода видна,
Как смоль густа, как смоль черна.
Но опускаю я бадью,
И слышен всплеск едва-едва,
И ключевую воду пьют
Со мной и солнце и трава.
Вода нисколько не густа,
Она как стеклышко чиста,
Она нисколько не черна
Ни здесь, в бадье, ни там у дна.
Я думал, как мне быть с душой
С моей не так уж и большой:
Закрыть ли душу на замок,
Чтоб я потом разумно мог
За каплей каплю влагу брать
Из темных кладезных глубин
И скупо влагу отдавать
Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви!
И чтоб меня такой секрет
Сберег на сотню долгих лет.
Колодец вырыт был давно,
Все камнем выложено дно,
Но сруб осыпался и сгнил,
И дно подернул вязкий ил.
Крапива выросла вокруг,
И самый вход заткал паук.
Сломав жилище паука,
Трухлявый сруб задев слегка,
Я опустил бадью туда,
Где тускло брезжила вода.
И зачерпнул — и был не рад:
Какой-то тлен, какой-то смрад.
У старожила я спросил:
- Зачем такой колодец сгнил?
- А как не сгнить ему, сынок,
Хоть он и к месту, и глубок,
Да из него который год
Уже не черпает народ.
Он доброй влагою налит,
Но жив, пока народ поит. -
И понял я, что верен он,
Великий жизненный закон:
Кто доброй влагою налит,
Тот жив, пока народ поит.
И если светел твой родник,
Пусть он не так уж и велик,
Ты у истоков родника
Не вешай от людей замка,
Душевной влаги не таи,
Но глубже черпай и пои!
И, сберегая жизни дни,
Ты от себя не прогони
Ни вдохновенья, ни любви,
Но глубже черпай и живи!
Та минута была золотая
Верно, было мне около году,
Я тогда несмышленышем был,
Под небесные синие своды
Принесла меня мать из избы.
И того опасаясь, возможно,
Чтобы сразу споткнуться не мог,
Посадила меня осторожно
И сказала: «Поползай, сынок!»
Та минута была золотая -
Окружила мальца синева,
А еще окружила густая,
Разгустая трава-мурава.
Первый путь от цветка до подола,
Что сравнится по трудности с ним?
Он пролег по земле, не по полу,
Не под крышей — под небом самим.
Все опасности белого света
Начинались на этом лугу.
Мне подсунула камень планета
На втором от рожденья шагу.
И упал, и заплакал, наверно,
И барахтался в теплой пыли…
Сколько, сколько с шагов этих первых
Перехожено мною земли!
Мне достались в хозяйские руки
Ночи звездные, в росах утра.
Не трава, а косматые буки
Окружали меня у костра.
На тянь-шаньских глухих перевалах
Я в снегу отпечатал следы.
Заполярные реки, бывало,
Мне давали студеной воды.
Молодые ржаные колосья
Обдавали пыльцою меня,
И тревожила поздняя осень,
Листопадом тихонько звеня.
Пусть расскажут речные затоны,
И луга, и леса, и сады:
Я листа без причины не тронул
И цветка не сорвал без нужды.
Это в детстве, но все-таки было:
И трава, и горячий песок,
Мать на землю меня опустила
И сказала: «Поползай, сынок!»
Тот совет не пошел бы на пользу,
Все равно бы узнал впереди -
По планете не следует ползать,
Лучше падай, но все же иди!
Так иду от весны до весны я,
Над лугами грохочет гроза,
И смотрю я в озера земные
Все равно что любимой в глаза.
Над черными елями серпик луны
Над черными елями серпик луны,
Зеленый над черными елями.
Все сказки и страсти седой старины,
Все веси и грады родной стороны -
Тот серпик над черными елями.
Катился на Русь за набегом набег
Из края степного, горячего,
На черные ели смотрел печенег
И в страхе коней поворачивал.
Чего там?
Мертво?
Или реки, струясь,
Текут через мирные нажити?
За черные ели орда ворвалась…
А где она, может, покажете?
В российском лесу гренадер замерзал,
Закрыться глаза не успели.
И долго светился в стеклянных глазах
Тот серпик над черными елями.
За черные ели родной стороны
Врывались огонь и железо…
Над черными елями серпик луны
В ночное безмолвие врезан.
Чего там?
Мертво?
Иль трубы дымят?
Глубоко ли кости повсюду лежат,
Иль моют их ливни косые?
Над черными елями звезды дрожат,
В безмолвии лунном снежинки кружат…
Эй вы, осторожней с Россией!
Ястреб
Я вне закона, ястреб гордый,
Вверху кружу.
На ваши поднятые морды
Я вниз гляжу.
Я вне закона, ястреб сизый,
Вверху парю.
Вам, на меня глядящим снизу,
Я говорю.
Меня поставив вне закона,
Вы не учли:
Сильнее вашего закона
Закон Земли.
Закон Земли, закон Природы,
Закон Весов.
Орлу и щуке пойте оды,
Прославьте сов!
Хвалите рысь и росомаху,
Хорей, волков…
А вы нас всех, единым махом,-
В состав врагов,
Несущих смерть, забывших жалость,
Творящих зло…
Но разве легкое досталось
Нам ремесло?
Зачем бы льву скакать в погоне,
И грызть, и бить?
Траву и листья есть спокойней,
Чем лань ловить.
Стальные когти хищной птицы
И нос крючком,
Чтоб манной кашкой мне кормиться
И молочком?
Чтобы клевать зерно с панели,
Как голубям?
Иль для иной какой-то цели,
Не ясной вам?
Так что же, бейте, где придется,
Вы нас, ловцов.
Все против вас же обернется
В конце концов!
Для рыб, для птиц любой породы,
Для всех зверей
Не ваш закон -
Закон Природы,
Увы, мудрей!
Так говорю вам, ястреб-птица,
Вверху кружа.
И кровь растерзанной синицы
Во мне свежа.
Аргумент
О том, что мы сюда не прилетели
С какой-нибудь таинственной звезды,
Нам доказать доподлинно успели
Ученых книг тяжелые пуды.
Вопросы ставить, право, мало толку -
На все готов осмысленный ответ.
Все учтено, разложено по полкам,
И не учтен лишь главный аргумент.
Откуда в сердце сладкая тревога
При виде звезд, рассыпанных в ночи?
Куда нас манит звездная дорога
И что внушают звездные лучи?
Какая власть настойчиво течет к нам?
Какую тайну знают огоньки?
Зачем тоска, что вовсе безотчетна,
И какова природа той тоски?